ЦЕРКОВЬ В ПОИСКЕ ОПТИМАЛЬНЫХ ФОРМ УСТРОЙСТВА
СИРОТ И ДЕТЕЙ, ОСТАВШИХСЯ БЕЗ ПОПЕЧЕНИЯ РОДИТЕЛЕЙ
В церковных приютах на территории России воспитывается полторы тысячи детей. В сравнении с 700 тысячным корпусом несовершеннолетних сирот — капля в море. Но даже в этой «капле» сегодня видно невероятное многообразие форм, методов и юридических профилей работы с детьми.
Родители по графику
Обычный весенний будний день, четверть третьего пополудни. У ворот длинного двухэтажного здания в селе Ковалеве (Нерехтский район Костромской области) тормозит школьный автобус. Слегка подталкивая друг друга, пара десятков мальчишек вприпрыжку устремляются к дверям и растворяются в коридоре.
«Мам, че сегодня на обед?» — сквозь гомон слышатся вопросы из комнат.
«Борщ и котлеты с рисом, запеканка», — по характерному оканью сразу узнаем жителя севера Средней полосы России.
«Не, рис я не люблю...»
«Не любишь — не ешь, никто неволить не будет...»
Помыв руки и прочитав «Отче наш», вся семья — семь разновозрастных мальчуганов — усаживается за столом. Сегодняшнюю маму зовут Елена Ковалева. Завтра мама будет другая. Здесь они работают посменно, сутки-трое. Ведь мы находимся в Ковалевском детском доме — старейшем и, пожалуй, самом успешном детдоме семейного типа, действующем под эгидой Русской Православной Церкви. Еще одна его уникальная особенность — личность директора. Учреждение, параллельно существующее в системах Костромской епархии и областных органов социальной защиты, возглавляет священнослужитель из Нерехты протоиерей Андрей Воронин.
«Началось всё в 1994 году, — вспоминает священник. — Тогда я и не собирался заниматься детским домом. В Нерехте закрылись оба градообразующих оборонных завода, большинство трудоспособных горожан осталось без работы. Город катился в бедность, если не в пропасть, а главный удар пришелся по детям. Мне отдали руины заброшенной школы-интерната, и в отремонтированном здании мы сначала открыли реабилитационный центр для нерехтских ребят, чтобы немного подкормить и оздоровить их. Детдом здесь появился в 1996 году, когда в России резко скакнула вверх беспризорность. А по нынешней схеме работаем с 1999 года».
Жилой корпус разделен на пять двухэтажных секций, которые здесь называют семьями. Секции не изолированы друг от друга: при необходимости из одной семьи можно перейти в другую по второму этажу, где располагаются спальни (в каждой из секций таких помещений, как правило, три). На первом этаже — большая комната: одновременно прихожая, кухня, столовая и гостиная.
Сами ребята за редким исключением предпочитают не говорить о своей прошлой жизни: ни о том, откуда и при каких обстоятельствах сюда угодили, ни о своих родственниках. «Я здесь новенький, — не скрывает один из самых общительных, семиклассник Артем Владыкин. — До того полгода провел в приюте в Мантурове (один из дальних райцентров Костромской области. — Д.А.), там и начал ходить в храм. Но тут, конечно, лучше...» Десятилетний Егор Кочетов из Костромы неохотно признается: обе бабушки были за последние два года по разу, папу с тех пор не видел.
«В основном у всех наших ребят родители лишены прав, — объясняет сменная мама Елена Коноплева. — Говоря официальным языком, "контингент" непростой: многие личные дела с "красной полосой", что означает склонность к побегу. Но посмотрите: двери у нас днем настежь, на воротах охраны тоже нет. И тем не менее за одиннадцать лет, что я тут работаю, — ни одного побега, притом что мы находимся практически на автотрассе. До прихода сюда я работала воспитателем во многих детских домах, в том числе и в специальных, закрытого типа. Мне есть с чем сравнивать, поверьте: детский дом семейного -типа — сегодня лучшая форма для сирот в России».
А вот и вихрастое доказательство последних слов Елены Станиславовны: восьмиклассник Леша Иванов. Дважды возвращался из приемных семей, последний раз провел у приемных папы и мамы пять лет. Что не сложилось? «Не сошлись характерами...» — говорит Леша и утыкается Елене Станиславовне в плечо. Единственный недостаток, замечает сменная мама, — дефицит мужчин-воспитателей.
— Что так? — интересуюсь у воспитательницы.
— Наверное, зарплата не устраивает, — предполагает собеседница. — Был у нас хороший воспитатель, до последнего держался, но недавно уволился. Поэтому, кстати, наша семья теперь сутки-двое работает.
На нетактичный вопрос журналиста о зарплате Коноплева предпочла не отвечать. Но единственная ли это проблема? Если детдом семейного типа — оптимальная модель, почему же два из пяти семейных блоков в Ковалеве уже несколько лет пустуют?
Парня в горы тяни...
«Я как директор получаю двадцать тысяч рублей, — не делает секрета из своей зарплаты отец Андрей. — Поскольку мы функционируем не только как церковное, но и как государственное учреждение, областной бюджет через департамент социальной защиты населения финансирует нас посредством субсидий. Соотношение государственных и негосударственных средств в нашем бюджете примерно один к одному. С одной стороны, это неплохо: редкое церковное социальное учреждение может похвастаться такими дотациями. С другой... Как они нас финансируют? В столице хорошо: городской бюджет принимается самое позднее в ноябре, и то это чуть ли не ЧП. А Костромская область по традиции встречает Новый год без утвержденного бюджета. Пока его примут, пока разделят между получателями... Когда очередь доходит до нас, претендовать можно в лучшем случае на четыре пятых от лимита на наше содержание (в прошлом году лимит составлял семь миллионов рублей). В результате декабрьские деньги из бюджета Костромской области я увидел в конце марта! Но, пока вся эта процедура тянется, мне надо чем-то платить зарплату, расплачиваться за коммуналку и за бензин, кормить детей. Наши умные чиновники советуют: ну у вас же есть меценаты, пусть они вас в это время поддерживают. Но благотворительный фонд не индийский раджа, у него тоже финансовая отчетность и бухгалтерия, и если он планировал выделить миллион в квартал, еще миллион дополнительно он при всем желании изыскать не может. Я предложил костромским чиновникам финансировать нас до момента окончательного согласования строчки в бюджете по прошлогодним нормативам, а потом производить перерасчет. "А кто будет этим заниматься?" — лаконично ответили мне в областном центре. И это уровень начальника управления!»
Но с недостатком денег, по словам директора, всё же можно справиться: и не такое видали. Гораздо тяжелее бороться с дурацкими ведомственными и бюрократическими закорючками, мешающими вытягивать ребят из пропасти равнодушия и отторжения, куда они уже успели за свою недолгую жизнь заглянуть. В Ковалевском детдоме выработали для этого целую технологию, на первом месте в которой — горные восхождения и длинные туристические маршруты. Там люди реально взрослеют.
«Понимаете, наши ребята особые, к ним нужен специальный подход, — продолжает отец Андрей. — Методы Макаренко, а тем более Сухомлинского и Ушинского неприменимы: нынешнее поколение испорчено на генетическом уровне, корни большинства болезней, отклонений и задержек в развитии именно оттуда. Хотя из 90 наших выпускников шестеро окончили вузы, а некоторые даже учатся в аспирантуре и в академии МВД, у среднего нашего старшеклассника — интеллект 11–12-летнего ребенка. Тем не менее его можно с блеском адаптировать к очень ограниченному кругу занятий в самостоятельной жизни: к примеру, к службе в Вооруженных силах, к занятию сельским хозяйством. И нет ничего лучше для этого, чем длительные горные восхождения. Гора для меня — икона. Почему в советское время туристы так стремились вернуться в горы, почему об этом снято столько фильмов, написано столько стихов и песен? В горах человек оказывается ближе к Богу, начинает молиться (а если б он еще правильными словами это делал!), духовно очищается. Даже если он не понимает, почему это произошло, он очень хочет пережить это снова и -снова».
Со своими ребятами отец Андрей «брал» пик Ленина (конечно, при поддержке опытных инструкторов), а это гроссмейстерский «семитысячник». «Вообще-то мы готовились тогда к горе Мак-Кинли, — рассказывает собеседник. — Американцы долго не могли взять в толк, что мы всерьез намерены брать эту вершину. Когда до них дошло, началась длительная процедура согласования. В итоге получили разрешение и визы, но сезон восхождения уже истекал. Пришлось отправляться на Памир. Увы, мой опыт не мультиплицируется, — вдруг резко меняет тон директор. — Ни у других, ни даже у меня. Есть две проблемы. Первая — кадровая, и вторая — потрясающие Правила Минздрава и Роспотребнадзора "О проведении детских палаточных лагерей и туристических походов", принятые в апреле 2010 года».
Дальше священник произнес длинный грустный монолог, который мы приводим с небольшими сокращениями
Монолог протоиерея Андрея Воронина: чиновники против детей
Прежде всего у нас отобрали возможность заграничных путешествий. Опекун может вывезти детей за рубеж, детский дом — практически ни при каких условиях. Бал у нас правит департамент соцзащиты, а по их правилам они выдают на каждого ребенка индивидуальное разрешение. Причем чиновник его подпишет только после того, как я на каждого ребенка заключу соглашение с туристической фирмой, которая возьмет на себя полную ответственность за детей на всё время поездки. Даже мои знакомые туроператоры, с которыми сложились хорошие деловые отношения, таких бумаг, понятное дело, не завизируют. А правила Роспотребнадзора — это вообще... В прошлом году мы пошли с ребятами в байдарочный поход по притоку Унжи реке Белый Лух: 120 км по девственному лесу Макарьевского района, ни одного населенного пункта, постоянные завалы, плотины из топляка. Похоже, мы впервые туристами прошли по этому маршруту. Когда я согласовал этот поход в Центре санэпидемнадзора, меня спросили: где вы будете брать питьевую воду? Я сразу всё понял и, не моргнув глазом, сказал: повезем с собой в пластиковых бутылках (а Белый Лух — это многочисленные ручьи-притоки, родники, чистейшие озера). Так, говорят, хорошо: тогда представьте нам карту маршрута с местами стоянок. Но стоянки во время байдарочного похода, объясняю, определяются на ходу, да и нельзя спланировать, когда ребята устанут. Не пойдет, возражают: места стоянок следует заранее определить, обтянуть полосатой лентой и обработать от клещей! Причем санэпидемнадзора в Макарьевском районе нет: мне следует заранее обратиться в соседний район, чтобы они выехали на место и сделали всё как полагается. Когда я представил себе эту картину, мне стало смешно и грустно одновременно. Слава Богу, сидевший передо мной специалист попался здравомыслящий. Мы в итоге сошлись с ней на том, что я заключаю договор на обработку, покупаю это средство и все чеки и квитанции передаю ей.
Как обойти правила
— И вы обработали? — потрясенно интересуюсь я.
— Вы что, шутите? Эту гадость везти в лодке?.. Понимаете, по господствующим в государстве взглядам, вероятность несчастного случая с детьми на природе исключается: в каждом ЧП кто-то виноват, и этот кто-то обязательно понесет ответственность. Так, о любой детской травме я обязан сообщать в прокуратуру. При этом я нарушаю столько правил, что случись что — я за решеткой! Вот мы с вами, к примеру, обедаем в пищеблоке. Детей нам официально разрешают кормить только здесь. Но это же глупость: они на самом деле едят в семье. Заставлять работать воспитанников мы права не имеем. У нас есть коровник — так собственное молоко мы тоже не имеем права пить! Исключительно пастеризованное, пакетированное. И зачем, спрашивают нас, вам корова, если молоко вы детям не даете и в коровнике они у вас не работают. Вот вы пили наше парное молоко — неужели плохое?
Молоко, если честно, отличное. Примерно как сливки в животноводческом Домодедовском районе Подмосковья, откуда я родом. Меж тем замечаю: за окном начинается распределение ребят по послеобеденным послушаниям. В коровник демонстративно никто не идет, большинство поправляет пострадавшие за зиму клумбы и цветники.
— Так что же, теперь в походы вы больше не ходите? — спрашиваю директора.
— Почему, два тримарана заложили, по рекам летом собираемся. Есть пока, по счастью, такая форма, как походы одного дня. Они не требуют этого безумного количества согласований. Конечно, в один день мы не укладываемся. Но когда приезжают проверяющие, их интересует только бумага. Есть приказ о походе — отлично. А где дети? Ну так в походе, к вечеру вернутся. Хотите — ждите. Инспекторы, счастливые, ретируются. Вот так и заготавливаю по приказу на все дни вперед. Но в целом такая форма устройства детей, как детдом семейного типа, уже не оптимальна. Я переориентируюсь на предоставление комфортного жилья усыновителям.
Приглашаем пап. Работа, земля и коттедж предоставляются
Четыре современных коттеджа (каждый на пару семей с отдельными входами) возведены на территории Ковалевского детдома. Пару лет назад отец Андрей официально объявил: приглашаем семейные пары усыновлять сирот. На время усыновления предоставляется жилье, работа, земельный участок рядом с домом. Времени вроде прошло достаточно, но набор желающих по-прежнему продолжается.
«Адекватные люди почти не обращаются, — объясняет директор. — Со всеми желающими проводим простейшее телефонное собеседование: интересуемся образованием, местом работы и опытом семейной жизни, спрашиваем, есть ли собственные родные дети и чем они занимаются. Обязательно выясняем также степень церковности сознания (если претендент не воспринимает собственный жизненный путь как несение креста, лучше сразу отказаться: ничего у него с нашими детьми не получится). Абсолютное большинство после этого не просто отваливается — разражается столь отборным матом, что становится радостно: значит, все-таки работает наш элементарный барьер. Но есть пара семей, которые к нам приехали».
Сергей Смирнов и Ирина Нестерович перебрались в Ковалево из райцентра Буй, что здесь же, на Костромской земле. Оба женаты вторым браком, воспитывают сейчас шестерых приемных детей разного возраста (далеко не все они были взяты в Ковалеве). У Ирины двое родных детей и двое внуков, у Сергея дочка заканчивает университет. «Когда мы поженились, младшему сыну Марку стало скучно, — объясняет Ирина. — Он и стал просить: возьмите кого-нибудь! Конечно, мы не думали, что наша жизнь изменится столь кардинально».
Главная бумажная проблема, по словам Ирины, была связана с получением медицинских справок: они действительны всего три месяца. Пока всех врачей обегаешь, можно по новой начинать. В Буе у четы осталась квартира. Смирнов, пенсионер МВД, сменил работу охранника на место истопника в котельной детдома. Государство выплачивает ему с женой примерно по 6000 рублей ежемесячно на каждого ребенка (оплачиваются продукты из расчета 140 рублей в день на человека по чекам плюс тысяча с лишним на одежду), а также вознаграждение за усыновление: по 2600 рублей каждому родителю. Приятный бонус — отсутствие коммунальных платежей: дома подключены к коммуникациям детдома, с усыновителей тот плату не взимает.
«В общем жить можно, — демонстрирует Ирина двухэтажные хоромы. — Мы получили дом с полной обстановкой, но кое-что перевезли из Буя. А прихожую, к примеру, сами обставляли».
Архиерей и проверки
Приходская ковалевская церковь давным-давно в аварийном состоянии. Запуская детдом, отец Андрей смог лишь законсервировать здание с рушившейся колокольней: на реставрацию сил не хватило. Но литургическая жизнь в селе восстановлена: в детдоме действует домовый Покровский храм, именно в нем ребята коллективно читают утренние и вечерние молитвы.
«Конечно, если чиновники поставят цель закрыть приют, они всегда найдут, к чему придраться, — считает глава детского приюта "Никита" в селе Бывалине, что в Павлово-Посадском районе Подмосковья, игумен Амвросий (Шевчук). — За нас в 2006 году местные власти плотно взялись. Тогда спас правящий архиерей митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, который фактически стал главным попечителем приюта. Владыка Ювеналий оказал неоценимую помощь и в 2010 году, после того как сгорели клуб и библиотека с компьютерным классом. Сейчас претензий у районных властей к нам нет. Я связываю это с тем, что к руководству пришли вменяемые люди, с которыми можно вести нормальный диалог. С Божией помощью завершаем строительство нового корпуса на 40 мест, на лето вывозим детей в Геленджик и в нетронутую цивилизацией природу Средней полосы — в Рязанскую область, к скиту Преподобного Сергия».
Сейчас в приюте «Никита» 22 ребенка от четырех до девятнадцати лет и еще шесть малюток моложе трех лет. Принимают сюда сирот из всех российских регионов и даже из соседних республик ближнего зарубежья, причем персонал официально оформляет опекунство на детей. «Фишки» «Никиты» — православный конный клуб «Готфы», тесные отношения с престижными и ответственными байк-клубами столичного региона и ежегодный фестиваль кузнечного искусства, где ребят приобщают к своему мастерству самые опытные ковали России.
Кадры решают всё
Сейчас на территории России действуют 90 церковных приютов различных юридических форм, где в совокупности проживают полторы тысячи детей. «Острее всего здесь ощущается дефицит профессиональных педагогов и воспитателей, специализирующихся на детской психологии, — утверждает президент благотворительного фонда «Берега» Сергей Карпуненков. — Ведь у большинства оказавшихся в сложных жизненных условиях сирот деформирована психика. А подобных специалистов социально ориентированные российские вузы практически не готовят, за исключением разве что кафедры социальной педагогики Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета».
Карпуненков знает, что говорит, и прежде всего в силу громадной наработанной статистики. Его фонд в течение полутора десятков лет поддерживает православные социально-образовательные учреждения (в «бедные» годы число получателей средств ограничивалось шестью приютами, сейчас их четырнадцать).
«Главная проблема — кадровая, — согласна член Патриаршей комиссии по церковным приютам и вопросам церковного попечительства о детях, руководитель направления помощи детям Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению Елена Моспанова. — За два года по инициативе и под эгидой комиссии мы предприняли так называемую паспортизацию приютов — их комплексную проверку материально-технической базы, юридических форм устройства детей, соблюдения государственных регламентных норм и правил и т.д. Мы посетили две трети всех церковных приютов, функционирующих в России, в том числе каждый из тех, где проживает шесть и более детей. Подавляющее большинство из них находится в Европейской части России (например, в одном только Центральном федеральном округе — 36). В остальных регионах — самое большое по одному-двум приютам, и то это редкость. Самое критическое кадровое направление — юридически-правовое, и Церковь уже приступила к исправлению ситуации: мы начали обучение сотрудников на местах. Подключится ли к нему государство — покажет время».
Еще раньше стартовало обучение родителей, желающих усыновить приютских детей. Флагманом в этом направлении заслуженно считается столичная Марфо-Мариинская обитель милосердия, где уже второй год в рамках православной службы помощи «Милосердие» работает Центр семейного устройства.
«По своему уставу Марфо-Мариинская обитель вправе взять девочку, родители которой оказались в трудной жизненной ситуации, максимум на год, — говорит социальный педагог действующей под эгидой центра Школы приемных родителей Ольга Тихомирова. — Хорошо, если за это время удается помочь кровной семье и вернуть в нее ребенка. А если нет? Ребенку необходимы родители. По сравнению с детским домом приемная семья несравненно лучше. Но очень важно обследовать и подготовить принимающую ребенка семью. Поэтому мы у себя организовали такую школу, где вероятные усыновители сначала проходят подробное собеседование, а потом в течение двух месяцев дважды в неделю занимаются с психологами по разработанной столичным департаментом семейной и молодежной политики программе».
К этому образовательному стандарту добавляются беседы со священниками, с успешно усыновившими детей приемными родителями и со специалистами по возрастной педагогике Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. В Школе приемных родителей уже подготовили 54 семьи, причем, что немаловажно, абсолютно бесплатно для обучающихся.
«Скольких детей они взяли, сказать сложно, — признается Тихомирова. — Дело в том, что наша задача — подготовить взрослых, а детей в свою семью они могут подбирать не только в нашей обители и даже не только в Москве. В данный момент точно известно, что 15 детей уже нашли семью и в ближайшее время готовятся к приему ребенка шесть семей».
Социализация: судьбы за цифрами
«Казна через бюджеты всех уровней тратит сегодня на среднего воспитанника государственного детского дома около миллиона рублей ежегодно, — говорит Сергей Карпуненков. — Эту систему обслуживает многотысячная армия государственных и муниципальных служащих, а также непосредственно персонала этих учреждений. Парадокс в том, что столь масштабная машина, высасывающая из казны огромные деньги, работает крайне неэффективно. Вернее, она превратилась в эффективный конвейер по подготовке кадров для криминального мира. Конечно, я не имею в виду, что в государственном детдоме специально растят преступников. Но всю идеологию этих учреждений пронизывает настроение тунеядцев и иждивенцев: вы обижены жизнью, поголовно все вокруг вам должны. Наблюдая подобное отношение к себе из года в год и живя со сниженными моральными установками, выпускники государственных детдомов, как правило, быстро попадают на другую государственную койку — тюремную. По официальной статистике Генеральной прокуратуры РФ, лишь каждый десятый выпускник государственного детдома адаптируется к самостоятельной жизни, две пятых совершают преступления, столько же становятся алкоголиками и наркоманами, остальные 10% кончают жизнь самоубийством. В церковных детдомах (да и не только в церковных, а вообще в негосударственных) эта пирамида прямо противоположная: здесь социализируется около 90% выпускников».
«У нас социализированы 48 выпускниц из 50», — привела статистику по приюту для девочек «Отрада» при Свято-Никольском Черноостровском женском монастыре Малоярославца настоятельница обители игуменья Николая (Ильина). Этой цифрой, признаться, мать Николая меня немного напугала: а где же две остальные? Оказалось, по местным правилам внутреннего учета полностью вошедшими в самостоятельную взрослую жизнь считаются получающие образование или окончившие вуз девушки, а также вышедшие замуж или поступившие в монастырь. Одна выпускница бросила университет, еще одна не захотела дальше учиться — вот и вся «асоциализация» (но и та, если считать строго, не превышает четырех процентов).
«Смотрите, сейчас в числе бывших наших воспитанниц три монахини и три послушницы, — перебирает пальцами игуменья по компьютерной распечатке, и заметно, как за строчками она видит лица всех своих девочек. — Учатся в основном в Калужском духовном училище (20 человек), есть наши студентки в Обнинском технологическом колледже и в Военном университете Министерства обороны. Одна девушка даже окончила Академию ракетных войск стратегического назначения, вышла замуж за военного разведчика! Еще есть восемь матушек — жен священников. Кстати, теперь, чтобы продолжать образование, не надо переезжать даже в Обнинск: тамошний филиал Российского государственного социального университета запустил у нас обучение по специальности "церковная журналистика". Самые старшие студентки перешли на третий курс, сейчас делаем третий -набор».
В приюте «Отрада» 40 девочек. Официально на каждую из них также оформлено опекунство. Территориально приют устроен очень удобно и логично: все его постройки располагаются на исторической, так называемой верхней монастырской территории и с жизнью самих монахинь пересекаются мало. Тут своя школа с небольшими классами (в учебных группах по четыре — семь учениц) и четырехместные жилые комнаты. Настоятельница монастыря считает «Отраду» устроенной также по семейному типу (девочки учатся не только петь и танцевать, но и готовить, рукодельничать, ухаживать за животными, работать на огороде), хотя от модели Ковалевского детского дома ее формат сильно отличается.
«За каждой жилой комнатой закреплена взрослая женщина, имеющая опыт воспитания собственных детей, — рассказывает мать Николая. — Это не наши насельницы, они у нас оформлены как трудницы. Девочки называют их "сестра Имярек". Мы стараемся выстраивать отношения так, чтобы воспитанницы видели в них своеобразных стариц, шли к ним, как к маме, со всеми проблемами, бедами, огорчениями и радостями. Если авторитета и психологического опыта сестры не хватает, подключаюсь я, хотя девочке об этом, как правило, не сообщают».
Все воспитанницы «Отрады» питаются в отдельной трапезной, смежной с монастырской. Посты здесь соблюдают неукоснительно, а вот в скоромном детском рационе, что вполне понятно, присутствует мясо. В профиле дополнительного образования «Отрада» специализируется на театре и музыке. С концертами и постановками девочки и их педагоги объездили всю Европу, за что отдельное спасибо меценатам. Из поездок только этого года — Бари, греческие Халкидики, фестиваль в Австрии и летний отдых в санатории.
Постепенно берущее верх в российском обществе воззрение о приемной семье как наилучшем способе устройства сироты матушка игуменья считает ограниченным: «С нашими детьми мало кто справится, к ним нужен особый, годами выработанный подход. К примеру, у нас есть неплохая девочка Алена. Ребенок возвращался из семей трижды. Представляете, какой это для него дополнительный удар? К тому же многие семьи, особенно в провинции, берут сейчас приемных детей из-за денег. А с нашими воспитанницами это, как вы понимаете, противопоказано».
Вместо эпилога: не сужайте спектр
Даже на приведенном в этой публикации массиве данных, статистически не очень значительном, ясно: формы учреждений для детей-сирот в Церкви сегодня очень сильно различаются. Ничего удивительного: новейшая история вопроса насчитывает всего два десятка лет. Это меньше человеческого поколения, поэтому в автоматическом режиме оптимальные модели пока еще не сложились.
Можно, конечно, ускорить этот процесс административно. Но стоит ли? Из вышеприведенного материала ясно: церковные сиротские учреждения и так скованы многочисленными инструкциями, ограничениями и правилами. Искусственно добавлять сюда еще один набор рамочных уложений — значит доставлять дополнительную головную боль админи-страции.
Приведу один пример. После Второй мировой войны в Австрии возникла первая Детская деревня — SOS: сиротское учреждение нового типа. Мужчин экономически активного возраста в силу естественных причин на континенте тогда было мало, а оставшейся без крова и без родителей ребятни, наоборот, много. И у основателей этого движения родилась мысль: пусть сирот воспитывают в отдельных домах наемные служащие — «мамы», получающие в Деревне-SOS зарплату.
Чем-то напоминает модель Ковалевского детского дома, не так ли? Но я хочу сказать о другом. Спустя 65 лет дискуссия об оправданности такого типа воспитания, о его достоинствах и недостатках по-прежнему ведется, причем достаточно активно. А Деревни-SOS спокойно работают по всему миру, помогая сиротам и беспризорникам. В России их, к примеру, шесть, в остальных странах бывшего СССР — три. Неудачные формы устройства детей отпадут сами собой. Задачи Церкви сегодня — содействовать и помогать самым удачным.
Досье
Самый крупный приют в Русской Православной Церкви
При детском доме епископа Банченского Лонгина при Свято-Вознесенском мужском монастыре в селе Мольница (Украина, Черновицкая обл.) на воспитании и содержании находятся четыре сотни сирот и оставшихся без родительской опеки детей. Каждый четвертый из них — инвалид. Возведен отдельный корпус для ВИЧ-инфицированных детей. Стараниями владыки Лонгина и прихожан ребята по достижении совершеннолетия получают собственное жилье, а до этого имеют возможность приобрести начальное профессиональное образование. За детьми ухаживает братия монастыря, присмотр ведут дипломированные повар, медсестра, врач-стоматолог и юрист.
Справка
От приютов к усыновлению: возможны варианты
Протоиерей Борис Кицко, воспитывая шесть собственных детей, в 1995 г. создал приют в городе Верещагине (Пермский край) для оставленных родителями детей. Позднее при приюте образовался монастырь. В детском приюте постоянно проживают 15 мальчиков и девять девочек в возрасте от 7 до 18 лет и два выпускника, в том числе один ребенок-инвалид. Выпускницы (четыре человека) учатся в Перми.
Настоятель Свято-Троицкой обители милосердия (пос. Саракташ, Оренбургская обл.) протоиерей Николай Стремский с супругой Галиной с 1992 г. воспитывают приемных детей, взятых из детских домов многих российских городов. Выросли, получили образование, живут самостоятельно 28 из них (с 2005 г. женились или вышли замуж 23 человека). Сейчас в приемной семье воспитываются 36 детей. Они живут в двух домах (для мальчиков и для девочек), между которыми стоит храм.
Не надо превращать детский дом в монастырь
Епископ Орехово-Зуевский Пантелеимон,
председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению
Дети должны получать светское образование, должны знать о замужестве. Выбор монашества в детстве — удел не многих избранных святых. Дети не должны участвовать в монашеской жизни в той степени, в какой сейчас это иногда бывает. Для церковных детских домов правилом является следование в возможной для детей форме и мере установлениям Церкви. Здесь есть ряд проблем с точки зрения государства: в светских детдомах дети не постятся (хотя и разрабатывается вполне соответствующий нормам по белкам, жирам и углеводам постный стол). Еще один важный вопрос — участие детей в уборке дома, в приготовлении еды. Государство сейчас запрещает детдомовцу до определенного возраста убирать или помогать на кухне. Наверное, это обоснованно для больших детдомов, где 200–300 воспитанников и огромные плиты. Но в маленьких детдомах, где 20–30 детей, ребята должны уметь готовить пищу! Должны уметь то, что умеют их сверстники в обычной семье.
